Любимые стихи

Арсений Тарковский

Жизнь, жизнь (отрывок)

I

Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь.
Ни клеветы, ни яда
Я не бегу.

На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все.
Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят.

Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.

Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

1965 год

Николай Заболоцкий



Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, —
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья
Был неприметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.
Изнемогая, как калеки,
Под гнетом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.

И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше — лишь зарница,
Лишь отдаленный слабый свет.
Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладонях
И как к груди ни прижимай, —
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!

Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, —
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Теперь уж им, наверно, легче.
Теперь все страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.

1957 год

Поль Верлен
перевод Бориса Пастернака



ХАНДРА

И в сердце растрава,
И дождик с утра.
Откуда бы, право,
Такая хандра?

О дождик желанный,
Твой шорох - предлог
Душе бесталанной
Всплакнуть под шумок.

Откуда ж кручина
И сердца вдовство?
Хандра без причины
И ни от чего.

Хандра ниоткуда,
Но та и хандра,
Когда не от худа
И не от добра.

Давид Самойлов

Была туманная луна,
И были нежные березы...
О март-апрель, какие слезы!
Во сне какие имена!

Туман весны, туман страстей,
Рассудка тайные угрозы...
О март-апрель, какие слезы -
Спросонья, словно у детей!..

Как корочку, хрустящий след
Жуют рассветные морозы...
О март-апрель, какие слезы -
Причины и названья нет!

Вдали, за гранью голубой,
Гудят в тумане тепловозы...
О март-апрель, какие слезы!
О чем ты плачешь? Что с тобой?

1966 год

Анна Ахматова

Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,
Ни тростником и ни звездой,
Ни родниковою водой,
Ни колокольным звоном -

Не буду я людей смущать
И сны чужие навещать
Неутоленным стоном.

1940 год

Федерико Гарсиа Лорка

Если б мог по луне гадать я...
Перевод Я.Серпина

Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!

Шарль Бодлер

Старый колокол

Как горько ночью в одиночестве печальном
Смотреть в камин на пламени игру
И слушать отзвуки былого в звонах дальних,
Что стонут, затихая, на ветру .

Блажен тот колокол. В нем силы не уснули.
Он бодр по-прежнему и, возраст позабыв,
Бросает к небесам молитвенный призыв,
Как бравый ветеран, стоящий в карауле.

Но трещина в моей душе - опасна,
Пусть песни, что слагаю я - прекрасны,
Я не могу их спеть и плачу безутешно…

Ведь им, как раненому, брошенному в поле,
Под грудой мертвецов оглохшему от боли,
Придётся умереть в усилье безуспешном…

1852 год

Юрий Левитанский

«А что же будет дальше, что же дальше?...»

А что же будет дальше, что же дальше?
Уже за той чертой, за тем порогом?
А дальше будет фабула иная
И новым завершится эпилогом.

И, не чураясь фабулы вчерашней,
Пока другая наново творится,
Неповторимость этого мгновенья
В каком-то новом лике отразится.

И станет совершенно очевидным,
Пока торится новая дорога,
Что в эпилоге этом были зерна
И нового начала, и пролога.

И снова будет дождь бродить по саду,
И будет пахнуть сад светло и влажно.
А будет это с нами иль не с нами —
По существу, не так уж это важно.

И кто-то вскрикнет: — Нет, не уезжайте!
Я пропаду, пущусь за Вами следом!..
А будет это с нами иль с другими —
В конечном счете, суть уже не в этом.

И кто-то от обиды задохнется,
И кто-то от восторга онемеет...
А будет это с нами или с кем-то —
В конце концов, значенья не имеет.

1977

Белла Ахмадулина

«Влечет меня старинный слог...»



Влечет меня старинный слог.
Есть обаянье в древней речи.
Она бывает наших слов
и современнее, и резче.

Вскричать: "Полцарства за коня!" -
какая вспыльчивость и щедрость!
Но снизойдет и на меня
последнего задора тщетность.

Когда-нибудь очнусь во мгле,
навеки проиграв сраженье,
и вот придет на память мне
безумца древнего решенье.

О, что полцарства для меня!
Дитя, наученное веком,
возьму коня, отдам коня
за полмгновенья с человеком,

Любимым мною.
Бог с тобой,
о конь мой, конь мой,
конь ретивый.
Я безвозмездно повод твой
ослаблю - и табун родимый

Нагонишь ты, нагонишь там,
в степи пустой и порыжелой.
А мне наскучил тарарам
этих побед и поражений.

Мне жаль коня! Мне жаль любви!
И на манер средневековый
ложится под ноги мои
лишь след, оставленный подковой.

1958 год

Иосиф Бродский

Мне говорят, что нужно уезжать...

Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
Не следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите-- дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок,
Ах, нет, не беспокойтесь.Как-нибудь.
Я вовсе налегке, без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
Над родиной деревья поднимают.

Всё кончено, не стану возражать.
Ладони бы пожать -- и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси,
Как будто бы я адрес забываю,
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

Как будто бы я адрес позабыл:
К окошку запотевшему приникну,
И над рекой, которую любил,
Я расплачусь и лодочника кликну.

Всё кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога,
Я в небо погляжу и подышу
Холодным ветром берега другого.

Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдёшь на родине в подъезд,
Я к берегу пологому причалю.





Воротишься на родину. Ну что ж,
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
Кому теперь в друзья ты попадешь.
Воротишься, купи себе на ужин

Какого-нибудь сладкого вина.
Смотри в окно и думай понемногу:
Во всем твоя одна, твоя вина.
И хорошо. Спасибо. Слава Богу.

Как хорошо, что некого винить.
Как хорошо, что ты ничем не связан,
Как хорошо, что до смерти любить
Тебя никто на свете не обязан.

Как хорошо, что никогда во тьму
Ничья рука тебя не провожала.
Как хорошо на свете одному
Идти пешком с шумящего вокзала.

Как хорошо, на родину спеша,
Поймать себя в слезах неоткровенных
И вдруг понять, как медленно душа
Заботится о новых переменах.

Всё так и было. Так оно и было.
Я не любил её, она меня любила.
Я не спешил, она не торопила,
Я не решил, она за нас решила.

Я исчезал, она меня искала,
Я возвращался злой и сам не свой.
Когда я врал смотрела и молчала,
И улыбалась мне, качая головой.

Я ревновал, она не ревновала,
Я предавал, она была верна.
Я не прощал она мне всё прощала,
Всю ночь тихонько плача у окна.

Запорошило всё, метелью закружило,
Дорогу к дому снегом завалило.
Всё так и было. Так оно и было.
Я не забыл её...Она меня забыла.

Картина: Михаил и Инесса Гармаш

Роберт Бёрнс
Перевод С.Я. Маршака




Ты свистни - тебя не заставлю я ждать...

Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни, - тебя не заставлю я ждать!

Но в оба гляди, пробираясь ко мне.
Найди ты лазейку в садовой стене,
Найди три ступеньки в саду при луне.
Иди, но как будто идешь не ко мне,
Иди, будто вовсе идешь не ко мне.

А если мы встретимся в церкви, смотри:
С подругой моей, не со мной говори,
Украдкой мне ласковый взгляд подари,
А больше - смотри! - на меня не смотри,
А больше - смотри! - на меня не смотри!

Другим говори, нашу тайну храня,
Что нет тебе дела совсем до меня,
Но, даже шутя, берегись, как огня,
Чтоб кто-то не отнял тебя у меня,
И вправду не отнял тебя у меня!

Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни, - тебя не заставлю я ждать!

1796 год

Роберт Бёрнс
Перевод С.Я. Маршака


Пробираясь до калитки...

Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,
Бьет девчонку дрожь:
Замочила все юбчонки,
Идя через рожь.

Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь,
И кого-то обнял кто-то --
Что с него возьмешь?

И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!..

1795 год

Ну я как всегда)

Твоей любви хватило бы на тысячу
А верности твоей на миллион!
Овчарка- это вечное открытие
Овчарка- бесконечный разговор.
Я знаю,овчаристов никогда не вылечишь
Мы вирусом одним заражены
Мы любим их порой до неприличия
И видимо уже обречены

А.С. Пушкин

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою.

Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.

Анна Ахматова




Северные элегии

Всё в жертву памяти твоей.
Пушкин

ПЕРВАЯ

Предыстория

Я теперь живу не там…
Пушкин

Россия Достоевского. Луна
Почти на четверть скрыта колокольней.
Торгуют кабаки, летят пролетки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
Везде танцклассы, вывески менял,
А рядом: "Henriette", "Basile", "Andre"
И пышные гроба: "Шумилов-старший".

Но, впрочем, город мало изменился.
Не я одна, но и другие тоже
Заметили, что он подчас умеет
Казаться литографией старинной,
Не первоклассной, но вполне пристойной,
Семидесятых, кажется, годов.
Особенно зимой, перед рассветом,
Иль в сумерки - тогда за воротами
Темнеет жесткий и прямой Литейный,
Еще не опозоренный модерном,

И визави меня живут - Некрасов
И Салтыков... Обоим по доске
Мемориальной. О, как было б страшно
Им видеть эти доски! Прохожу.

А в Старой Руссе пышные канавы,
И в садиках подгнившие беседки,
И стекла окон так черны, как прорубь,
И мнится, там такое приключилось,
Что лучше не заглядывать, уйдем.
Не с каждым местом сговориться можно,
Чтобы оно свою открыло тайну
(А в Оптиной мне больше не бывать...).

Шуршанье юбок, клетчатые пледы,
Ореховые рамы у зеркал,
Каренинской красою изумленных,
И в коридорах узких те обои,
Которыми мы любовались в детстве,
Под желтой керосиновою лампой,
И тот же плюш на креслах...

Все разночинно, наспех, как-нибудь...
Отцы и деды непонятны. Земли
Заложены. И в Бадене - рулетка.

И женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила,
Ненужный дар моей жестокой жизни...

Страну знобит, а омский каторжанин
Все понял и на всем поставил крест.
Вот он сейчас перемешает все
И сам над первозданным беспорядком,
Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.
Перо скрипит, и многие страницы
Семеновским припахивают плацем.

Так вот когда мы вздумали родиться
И безошибочно отмерив время.
Чтоб ничего не пропустить из зрелищ
Невиданных, простились с небытьем.

3 сентября 1940. Ленинград
Октябрь 1943. Ташкент

Олег Чухонцев

Девочка на велосипеде.

Что есть и что останется – не знаю.
Как тень мелькает за её спиной
Стремительной, как вспыхивает солнце
На втулке колеса!
Она легка,
Как бабочка, и на лету трепещет
Крахмальный фартук белый –догони! –
И колея в черёмушник ныряет,
И воздух, воздух хлещет и пьянит.
А я припал к рулю, верчу педали,
Я догоню её! Но нет, едва ли...

Как ненасытна жизнь в пятнадцать лет!
Записки в книге, зуд велосипедный –
И целый день томишься и во сне
Куда-то сломя голову несёшься
Она на раме, ты в седле – и прядь
Отбившаяся горячит и дразнит,
А повернётся – губы и глаза,
Глаза и губы – и колючий шелест
Желанья полный – рама и седло –
И пустота!.. О разрешенье плоти –
Так выбивает пробку к потолку
И раздраженно пузырится пена!

А мы, душа, другие знали сны,
Но так давно всё было, что едва ли
И было с нами... Юность пронеслась,
И пролетели врозь велосипеды
Лишь имена Simson и Diamant
Ещё тоской черёмуховой веют,
Послевоенной, злой...
И хорошо!
Всё хорошо, что прожито, как спето
На выдохе одном!

Но чтоб теперь,
Теперь столкнуться на перроне: ты ли? –
И как очнуться: круглое лицо,
Прямая, полногрудая фигура,
Затянутая тонким ремешком,
Как дачный саквояж, и зонт японский –
Чужое всё! – И только твёрдый взгляд
Как вызов, да ещё сухие губы
Надменные...

Зачем, зачем всю жизнь
Я догонял тебя? Теперь я знаю,
Что первая любовь обречена,
Но медлю почему-то...

Так однажды
Стоял я у киоска Sex-porno,
О принце датском смутно вспоминая,
О поцелуе школьном, о письме:
«Я больше не люблю тебя», - а рядом
Вечерний Копенгаген жил, и негр
Глядел в киноглазок, кто-то шею
Тянул, чтоб оттеснить его, взглянуть,
Увидеть нечто...

Вздрагивает зонт...
Нелепо говорить, молчать нелепо,
И хорошо, что поезд подошёл
- Звони! – и двери стукнулись резиной...

Не может быть, чтоб я тебя любил,
Я всё забыл. Я ничего не помню,
Но отчего же так не по себе,
Как будто в чём виновен?
Нет, довольно,
Довольно с нас и собственных забот!
И мне они дороже тех кошмарных
Счастливых снов, какие только раз
Сбываются, когда мы не готовы
Для счастья...

А она летит, мелькая,
Не пойманная, лёгкая такая...
............................................................
А иногда мне хочется шепнуть
Как на духу, почти не слышно:
Время –
Убийца, а не лекарь...

Борис Барский


Мне вчера вдруг стало себя жаль,
Ничего поделать я не мог,
На меня обрушилась печаль,
Да такая, что я прямо занемог.

Я бесцельно в зеркало смотрел
И бездумно тёр свои виски,
Я буквально даже постарел
От щемящих лап гипертоски.

Беспричинно как-то я грустил,
И печаль из глаз моих текла,
Нос повесил, руки опустил
И смотрел на отражение стекла.

А сегодня, лишь глаза открыв,
Я печаль, как сон, смахнул рукой
И подумал: «Как же я красив,
Господи, а умница какой!»

Марина Цветаева


Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.

15 апреля 1916

Георгий Адамович
Поэзия Белого Движения



Памяти М. Ц

Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.

При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература - приглашенье в ад,
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому - путей назад.

Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и вас я не виню ни в чём.
Всё - по случайности, все - по неволе.
Как чудно жить. Как плохо мы живём.

• 
  x x x

Когда мы в Россию вернемся...о Гамлет восточный, когда? -
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию... колышется счастье в бреду,
Как будто "Коль славен" играют в каком - то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы...довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,

И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся...но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.

• 
  x x x

Борис Пастернак

Гамлет


Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске
Что случится на моём веку́.

На меня наставлен сумрак но́чи
Тысячью биноклей на оси́.
Если только можно, Авва, Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.


<1946>